Тайну книги про гестапо Лукин открыл спустя 20 лет
Наступивший год объявлен годом Литературы, а значит, годом Книг. Личных библиотек с драгоценными фолиантами в наше компьютерное время в Волгограде не так уж много. Чем дороги они своим владельцам?
«Единственный и гестапо»
Писатель Евгений Лукин понятия не имеет, сколько книг в его библиотеке. Она рассредоточена по дому, где только можно, часть даже «выселена» на балкон. Библиотеку начал собирать отец, частенько привозивший книги из своих гастрольных поездок. Евгений не просто читает, а конспектирует. Ведь в книгах столько интересных мыслей и цитат, что обязательно пригодятся в жизни и писательстве.
Одно из самых дорогих изданий в этой библиотеке – ветхая тоненькая книжица в твердом нитяном переплете коричневатого оттенка: Георг Борн, "Единственный и гестапо". Перевод с немецкого. "Советский писатель", Москва, 1937. Ее из очередной поездки привез отец.
– Про гестапо я, признаться, читать не любил. Однако слово "единственный" в сочетании с "гестапо", мягко говоря, озадачивало. Не устоял. Открыл. Прочел залпом. Главный герой там очень гнусный тип, циник и предатель. И ему, представьте, сочувствуешь. На фоне гестапо даже он кажется ангелом.
Однако мне всегда казалось, что для тридцать седьмого года такая манера изложения не совсем типична. Другая странность: блестящий перевод, а чей – не сказано. Хлесткие афористичные фразы, зримость и краткость характеристик. То и дело возникало впечатление, что повесть изначально написана по-русски. А еще был неуловимый момент, когда забавное повествование внезапно становилось жутким. Тоже, знаете ли, не каждому дано. Естественно, мне захотелось познакомиться и с другими книгами этого автора. К моему изумлению, никакого Георга Борна в довоенной немецкой литературе не нашлось. Такого писателя просто не существовало!
Прошло порядка 20 лет. Сидим мы в баре с моим другом Сергеем Синякиным (любителям фантастики его представлять не надо), и вдруг он говорит мне: "А знаешь ты такого писателя – Георг Борн?" – "Как?! – кричу я. – Ты его тоже читал?" – "Нет, – отвечает друг, земляк и коллега. – Но я о нем пишу". – "Единственный и гестапо"? – уточняю я на всякий случай. "Да, – подтверждает Сергей. – "Единственный и гестапо". А у тебя она есть?" – "Есть". – "Дай почитать!!!"
Как выяснилось, данные он раскопал в книге о репрессиях тридцать седьмого. Не было никакого Георга Борна! Был Давид Григорьевич Штерн, советский дипломат, писавший под псевдонимом Георг Борн. Он был репрессирован и расстрелян – вы не поверите! – за сотрудничество с гестапо!
Домашняя библиотека в 50 тысяч книг!
Знаете ли вы, что массовую библиотеку согласно нормативам можно открыть при условии, если в ней не меньше 3000 единиц хранения? Так вот у геральдиста Юрия Курасова, который является автором герба Волгоградской области, хватит на полтора десятка библиотек, потому что он собрал 50 тысяч экземпляров!
Тут и Грин, и Паустовский, фантастика, «кирпичи» словарей, специальные монографии. Все свободное время их владелец проводит с «печатными друзьями»: книга на завтрак и на ужин. Фолианты для этого человека не роскошь, а источник знаний и удовольствия, предмет материальной культуры.
– Значительная часть моих книг настолько узкоспециальна, что таких нет даже в областной научной библиотеке (кстати, в "Горьковке" более 1,3 млн единиц хранения).
В собрании Юрия Михайловича много энциклопедий. Энциклопедию Ежакова конца 19 века в 22 томах Курасов собирал более 10 лет.
– А вот советская историческая энциклопедия, – обращает внимание книголюб. – В ней всего 16 томов, но удовольствие их получения растянулось надолго. Подписку на нее мне подарил папа, когда я учился в 5 классе. Я окончил школу, институт, пошел работать и только тогда получил последний том.
С каждой книгой связана своя история. Как-то Юрий Михайлович был в Москве на Первой книжной ярмарке и «приглядел» себе издание «по всяким княжеским родам Европы», которое долго искал. А тут на тебе – близок локоть, а не укусишь, потому что книги тогда только экспонировались, а не продавались. Узнал, что она издана во Франции и купить ее можно только там, но тираж уже распродан. Но можно оставить заявку и если книгу надумают переиздать, то обязательно пришлют. Пришлось искать знакомых по Интернету из Франции, просить о помощи. Как результат – через пять лет книгу переиздали и прислали из Франции! «Вот как там выполняют заявки!»
– Вы, наверное, думаете, что у меня только научное чтиво? Отнюдь! Художественные книги всегда производили на меня впечатление. Например, с восторгом читаю Крапивина, собрал все, что у него есть (30 томов), потому что при этом чувствую себя мальчишкой.
Юрий Курасов рассказывает про книги, но свои, авторские, обходит вниманием. Конечно, я не удержалась и задала вопрос, каково это видеть дома у себя на полке «собственную» книгу.
– Приятно! Это итог определенного труда, который ты смог завершить. Невольно думаешь, что это кому-нибудь пригодится. Особенно в год Книг! (улыбается.)
Задавали по 350 страниц текста в день
У профессора Василия Супруна одно время для своих книг имелся личный экслибрис, но позже филолог от него откажется – «пустая трата времени!»
– Мальчишкой я обожал читать под одеялом с фонариком. Самые мои дорогие книги – родом из детства. «Цусиму» Новикова-Прибоя всегда вожу с собой из города в город, куда бы ни ехал. Ее и географический атлас мне подарила когда-то мама. Надпись на атласе врезалась на всю жизнь. «Дорогой сынок, будь верным строителем мира!»
Когда подрос и стал студентом, то опять нельзя было уйти от чтения. Нам задавали такие огромные списки, что один наш любитель математики не удержался и посчитал, сколько же мы должны были читать в день. Выходило 350 страниц! Цезарь отдыхает!
Сейчас в библиотеке Супруна книг столько, что с трудом помещаются в квартире. Самые потрепанные – учебники, потому как чаще других востребованы. Для художественной литературы Василий Иванович нашел выход – периодически отдает их в библиотеку педуниверситета, но перед этим всегда перечитывает. Это для него одна из прелестей домашнего книгохранения. Одно дело – читать в двадцать лет, другое – в сорок, третье – в пятьдесят. Все видится по-другому.
– Перечитал не так давно Мопассана и вдруг осознал, что разочарован. На фоне наших классиков прочитанное выглядело бледно. Томик Пушкина – моя настольная книга. Вот где нужно читать и перечитывать, глубина неизмерима!
Год Культуры, по мнению Василия Супруна, не сделал нас всех культурными, возможно, и год Литературы – формальный акт, но если в городе появится еще одна домашняя библиотека, он пройдет не зря!
