Откровения шефа жандармерии: "Горожане бьются на ножах и отстреливаются от грабителей"

В Царицыне вместо летних бараков построили теплый ночлежный дом, «почему и были переделаны в таковые бывшие помещения арестного дома».  Кроме того, вместо “обжорок” были выстроены две народные кухни-столовые, в которых на средства города за малую цену стали отпускаться различные продукты питания. И, наконец, по личному приказанию Его Высочества администрация Французского завода приступила к строительству 22 домов, а также барака для холостых и бани. 

Город головорезов 

Вскоре все войска, стянутые летом 1899 года в Царицын, в течение сентября возвратились в места своих постоянных стоянок. За исключением 226-го Бобруйского резервного батальона, который вернулся в Саратов только перед самым закрытием навигации по Волге. Вот именно это «исключение» и не давало покоя шефу царицынской жандармерии, ибо вожделенной мечтой его давно стало желание иметь под боком хотя бы две роты пехоты, которые гарантировали бы от всякого рода внезапных бунтов, уличных демонстраций и прочей смуты.

«Принимая во внимание, что в городе находится большое количество рабочих, работающих не только на упомянутом заводе, но и на трех железнодорожных линиях, и что рабочие эти очень склонны к производству беспорядков, я еще раз позволю высказать свое мнение относительно крайней необходимости иметь в Царицыне на постоянных квартирах какую-либо воинскую часть, тем более что для этого имеются подходящие помещения».

И вслед за этим он изложил и вторую насущную проблему – об усилении штата жандармов, находящихся в его подчинении. Обосновывая свой проект, он еще раз сослался на возрастающие масштабы предстоящей деятельности.

«Самая печальная особенность города Царицына, – продолжал он, – это “поножовщина”. Почти все царицынские мещане чуть ли не с 12-летнего возраста носят при себе ножи, которые пускаются ими в ход при всяком удобном случае. Царицынские башибузуки садят их в бока и животы правому и не виноватому, лишь бы показать свою удаль и зверское геройство. Необходимо принять самые строгие административные меры для искоренения этого зла, высылать, например, “поножовщиков” в отдаленные губернии. Могут быть и другие, более беспощадные меры, такие, какие были приняты в июне 1899 года, когда казацкие нагайки водворили мир и спокойствие в г. Царицыне. Хоть это и не гуманно, но такова, к сожалению, правда жизни.

Каковы же последствия царицынской “поножовщины”? Приведу цифровые данные, полученные мною от городского врача, из коих видно, что за отчетный год было проведено 90 судебно-медицинских освидетельствований, результат – 25 человек были убиты, 65 получили резаные раны...

Не могу обойти молчанием царицынскую городскую полицию, которая прямо поражает своей несостоятельностью, чем навлекает на себя со стороны общества массу нареканий, что особенно проявилось нынешней осенью... Никогда еще г. Царицын не претерпевал столько невзгод от любителей легкой наживы, как именно в этот период времени. Не проходило ночи, которая обошлась бы без краж. Дерзость воров дошла до того, что они силой стали ломиться в парадные двери с улиц центральной части города, и обыватели, отбиваясь от грабителей, вынуждены были пускать в ход огнестрельное оружие».

Исходя из вышеизложенного, помощник начальника Саратовского губернского жандармского управления делает следующее заключение:

«Необходима посылка в ночное время воинских патрулей, без чего обеспечить порядок одними полицейскими силами невозможно, так как число полицейских чинов крайне недостаточно для такого города, как Царицын, который развивается с поражающей быстротой».

Происшествия на Французском заводе

В жандармских донесениях, в газетных листах, а то и в обычных разговорах горожан царицынский металлургический завод стал упоминаться всe чаще и чаще. Сначала его называли “французским” по принадлежности владельцев, а потом по наименованию компании – “Урал-Волга”. То, что произошло на нем 19 сентября 1900 года, ужаснуло многих.

В 8 часов вечера, после завершения плавки, сталь должны были развезти по цехам для последующей отливки ее по формам. Но тут случилось неожиданное: дно ковша, наполненного расплавленной сталью, вдруг прогорело, и она полилась прямо на землю. Увидев это, машинисты, чтобы избежать несчастья, тронули машину вперед и, после того как она остановилась, спрыгнули в сторону. Вскоре из-за высокой температуры загорелись стены здания и опиравшие его деревянные столбы. Тогда находящийся рядом мастер Люрье (гражданин Франции), увидев пламя, приказал дать машине обратный ход. Дубровин и Карпов не посмели ослушаться приказания начальника и, несмотря на опасность для жизни, повернули ее вспять, а когда вновь заехали в лужицу разлитого металла, машина заглохла и ее моментально охватил огонь. Рабочим ничего не оставалось, как только спрыгнуть прямо в раскаленное пекло. Вспыхнули и одежда, и обувь.

Вскоре, по словам очевидцев, «на теле Дубровина не осталось ни одного живого места». В тот же день он скончался в заводской больнице. У Карпова обгорели лицо и обе руки до костей, «но у него осталась слабая надежда выжить».

Стачка

Тревожные звоночки с французского завода поступали и раньше.

«Французы и их переводчики поселились отдельно от русских, при этом французские рабочие получают по сравнению с русскими гораздо большее жалование, – докладывал Кох еще в 1898 году. – Переводчики же – все личности, не внушающие доверия, и вызывают у рабочих неприязнь тем, что неправильно все переводят. А назначенные французами русские десятники своим поведением также не заслуживают уважения рабочих, ибо берут с них взятки, а если те протестуют, их просто рассчитывают».

Периодически происходили столкновения рабочих с администрацией завода. Одно из них в 90-м году обернулось всеобщей стачкой. Началось с того, что 18 апреля 150 рабочих рельсопрокатного цеха «...собравшись в кучу и громко крича, потребовали прибавки поденной платы». Тогда полицейский надзиратель заявил, что «выражения всяких претензий скопом не допускается», что все просьбы могут быть рассмотрены только в том случае, если они немедленно приступят к работам. Перепалка между рабочими и заведующим администрацией затянулась, но ни к чему так и не привела. Вскоре, однако, возле проходной появилось объявление с предупреждением о том, что если забастовка не будет прекращена, участники ее могут явиться на следующий день за расчетом. В ответ, как говорилось в донесении полицейского надзирателя‚ «последовали возмущенные выкрики и свист».

На следующий день, 19 апреля, к восставшим стали присоединяться и рабочие остальных цехов. Стачка приобрела всеобщий характер. Собравшиеся перед зданием конторы (теперь их насчитывалось уже около тысячи) «начали шуметь и выкрикивать свои требования».

Стороны так и не пришли к согласию, и толпа постепенно рассеялась. Злые языки (полицейские надзиратели) говорили даже, что «...рабочие разошлись и весь день пьянствовали в своих квартирах».

Однако уже на следующий день стало известно, что требования бастующих услышаны. Какое-то время спустя был обнародован текст соглашения. Администрация завода обязывалась:

1.

2.

3.

«Причины, вызвавшие забастовку, – писал в очередном политическом обзоре Кох, – это несправедливое отношение администрации завода к русским рабочим по сравнению с французскими и резкая разница в получаемой ими заработной плате, полное незнание той же администрацией русского языка, отчего она не в состоянии была выслушать и разобрать законные претензии рабочих, а также грубое обращение с ними со стороны французских мастеровых... Если финансовое положение завода не поправится, а во главе администрации и руководящих мастеровых не будут стоять люди, хорошо знающие русский язык, то можно ожидать подобных беспорядков и впредь. Равно как к ним могут привести и увольнения рабочих или убавка им заработной платы. Утешает лишь то, что волнения, имевшие место на Французском заводе, не имели политической подкладки. Но в будущем нельзя ручаться, что положение может измениться, если в Царицын по-прежнему будут высылать гласно-надзорных, принимавших ранее участие в политических делах и в особенности в беспорядках на фабриках и заводах».

Как показали дальнейшие события, “политические” опасения ротмистра оказались не напрасными: настоящая «смута» в Царицыне была еще впереди. Инадо отдать должное прозорливости Коха – его предчувствие неизбежности краха существующего миропорядка не обмануло его.