Близнецы 35 лет провели в закрытом мире
Лена и Леша – сироты-близнецы. Им по 35 лет. И все эти 35 лет день за днем они провели в стенах казенных учреждений: дом ребенка – детдом – психоневрологический интернат. Увы, таков путь всех детдомовцев с ментальными расстройствами, которые не были усыновлены в свое время.
Закрытый мир
Волжский психоневрологический интернат обнесен высоким забором: минуя охранника, войти внутрь или выйти случайному человеку не получится. За забором, как здесь говорят – «на территории», просторная беседка, сад в зелени, ухоженные дорожки – действительно очень уютно.
Вместе с фельдшером Валентиной Миллер мы заходим в комнату, где живет Лена (фамилию не указываем по понятным причинам). Сразу видно, что это девичья комната: стены с розовыми обоями. Покрывала с цветами. Шкаф. Тумбочки. Чайник и музыкальный центр. Пять кроватей. Каждая заправлена, как в пионерском лагере, аккуратно, с многолетней привычкой заправлять именно так, а не иначе. На каждой кровати строго в определенном месте лежит полотенце. В центре стол и четыре стула.
Все время, пока мы с Леной беседуем, нас не оставляют врачи, они меняются, заходят и выходят, иногда отвечают за нее как за маленькую. Может быть, так и есть. Когда ребенок находится в детском учреждении, с ним обращаются как с ребенком. А когда он уходит в ПНИ, то формально становится взрослым, хотя душой и развитием это вечные дети.
У Лены удивительно сияющие и по-детски радующиеся миру глаза. И это удивительно, учитывая ее судьбу.
"У меня есть брат!"
Лена и Леша родились 12 февраля 35 лет назад. И в тот же день они лишились мамы, которая отказалась от близнецов. Почему? Лена не знает. Спустя годы она пыталась ее найти, но не смогла.
Лена говорит очень правильно, и ее речь чем-то напоминает школьные сочинения: «Я попала в интернат, потому что у меня папы и мамы нет. Я сирота. У меня есть брат Леша. Мы росли рядом, но не знали, что мы брат с сестрой. В шесть лет мне сказали, что это мой брат. И дальше мы росли вместе. Раньше он жил в мужском интернате, а потом его забрали хорошие люди».
Оказывается, такое бывает, рассказывают врачи. В отличие от Лены Алексей был признан по суду недееспособным, и пожилая чета взяла 34-летнего мужчину в семью, оформив возмездное опекунство. С одной стороны, так супруги заполняют пустоту, образовавшуюся, когда разъехались дети. С другой, – возмездное опекунство подразумевает зарплату. А в-третьих, Алексей работает и помогает своей новой семье. И для него обрести семью в таком возрасте – просто чудо.
– Уже год прошел, – говорит Лена. – Сначала ему трудно было. Тут все по расписанию: и обед, и ужин, а там кушают в другое время. Тут все готовое, а там готовить надо. Он уже научился. У него была цель выйти на работу. И он устроился. Грузчиком. Устраивает его. Платят.
Оказывается, выйти из стен интерната во внешний мир не редкость. За те 15 лет, что здесь живет Лена, три девушки вышли замуж. Об их маленьких победах наперебой рассказывают и Лена, и сотрудники интерната, и видно, что им не все равно: «Таню забирала на выходные бабушка, там она познакомилась с молодым человеком, потом он сюда приезжал, мама его с нами знакомилась, потом они поженились, в этом году уж сын в школу пошел… А Юля познакомилась с рабочим из подрядной организации, тоже вышла замуж…». О себе Лена говорит коротко: "У меня тоже были знакомства, но неудачные".
А ведь обмануть этих наивных девочек очень легко, страшно представить, что если их суженый окажется мерзавцем.
– Механизма, который бы позволял отслеживать их судьбы, нет, – рассказывает заместитель директора ГБССУ СО ГПВИ «Волжский психоневрологический интернат» Оксана Сергеева. – Конечно, мы беседуем с потенциальными опекунами, смотрим, можно ли им довериться. Но наша задача – организовать быт и социальный уход. Вмешиваться в их жизнь после выписки мы не можем. Но у нас коллектив особенный, поэтому мы и созваниваемся, и приходят они к нам в гости, переписываются по Интернету с друзьями из интерната – у девочек все хорошо.
Везде хорошо, где нас нет
? Лена, а тебе где больше нравилось – в детдоме или тут?
– Везде хорошо, где нас нет, – вздыхает Лена. – Я, как только приехала сюда, изменилась. Стала много нового узнавать. Нас в детдоме не учили, как правильно себя вести, как общаться. Нас уже тут учили гладить и шить. Нас там не выводили гулять, а здесь мы и загорать ходим, и в цирк, и в парк, и на концерты. И в город я хожу.
? И не скучно?
– Нет, у нас и телевизор, ноутбуки и планшеты тоже есть. На прачке и на швейке работаем.
– У нас есть трудотерапия 4 часа, – объясняют врачи. – Если никакой работы не делать, то ведь и с ума сойдешь! У нас свой распорядок дня. Рано утром встают. По желанию делают зарядку. Потом завтрак. В течение 4 часов трудотерапия. Кто-то идет в прачечную, кто-то в пищеблок или на территорию интерната убираться. В это время обед и полдник. Вечером ужин и отдых: кто-то смотрит телевизор, кто-то вышивает, кто-то по Интернету переписывается.
Жизнь здесь чем-то напоминает общежитие и пионерский лагерь. И, конечно, иногда хочется просто помолчать и побыть одной. Лена говорит, что тогда идут или к психологу, или в сенсорную комнату.
Утятки без дома
Речь Лены нет-нет да и возвращается к теме жилья.
– Конечно, она хочет отсюда уйти, – говорит Валентина Миллер, – каждый хочет жить самостоятельно. Но там другая жизнь, и они не готовы к ней. Когда их берут в семью – это одно, там их адаптируют к самостоятельной жизни. А когда вот так, практически с нуля… да, суд оставил Лене дееспособность, она не получает тут лечения, только наблюдается. Но как она будет жить одна? Государство платит скромную пенсию, на нее нужно покушать, одеться, заплатить за ЖКХ. А еще они, как утятки, привыкли делать все вместе, а если плохая компания попадется?
Лена кивает головой: она и мечтает, и боится города, цен, будущего.
Конечно, в ПНИ стараются сделать их жизнь счастливой, но они лишены главного компонента счастья – свободы выбора. Финский правозащитник Калле Кёнккола, который сам является инвалидом, объяснил, что испытывает человек с инвалидностью, когда к нему относятся как к вечному пациенту: «Представьте, вы приходите в ресторан. Заказываете там себе много вкусной еды, салат с майонезом и т. д. И тут официант смотрит, оценивает вас и говорит: «Нет, пожалуй, вам не нужно сегодня салат, потому что там майонез. А вам сегодня майонез не нужен». Чувство унижения, подавленности, безысходности, гнева, раздражения – вот с чем сталкиваются люди, запертые в интернатах…
А ведь внешне Лена ничем не отличается от сотен всех тех людей, кого принято называть нормальными. От некоторых даже в лучшую сторону. И быть может, если бы с братом их усыновили в детстве, то семья выровняла отставание от сверстников, и Лена смогла бы подарить свою любовь, которой столько в ее глазах, новым маме и папе, но жизнь распорядилась по-другому. И это очень несправедливо.
Проигрыш на жизненном старте
В аппарате уполномоченного по правам человека Волгоградской области нам сообщили следующее: «Для наших сограждан, относящихся к данной категории, проживание в ПНИ, действительно, проблема непростая. Особенно для молодых людей. Наверно, недостаточность реабилитационных программ в детских домах-интернатах и практически полное отсутствие реабилитационных центров постинтернатного обучения приводит к невозможности реализации права молодых людей на самостоятельную жизнь, обучение и трудоустройство. При этом «умственная отсталость», установленная в детских домах-интернатах, порой связана не столько с реальным снижением интеллектуальных возможностей, сколько с педагогическими недоработками, отсутствием должного обучения и воспитания в дошкольном и школьном возрасте. Получается, на жизненном старте такой человек уже в проигрышном положении. Конечно, без дополнительного государственного внимания к социализации таких граждан вопрос не решить. Что касается контроля за правовой защищенностью проживающих в ПНИ, то данные учреждения, безусловно, нуждаются в государственном и общественном контроле. Однако государственный контроль нередко оказывается недостаточным, а общественный практически полностью отсутствует».
