«Отче наш, убей, но только всех вместе»
Отсюда, из разрушенного, но не покоренного Сталинграда, 72 года назад начался курс на Великую Победу. К ее 70-летию «Вечерний Волгоград» открывает одноименный проект, где мы будем публиковать воспоминания тех, кто видел войну живой, а не на картинке в учебнике, истории о подвигах на фронте и уже в мирное время.
Очевидцев тех событий все меньше. Но мы, их потомки, несем свою миссию – бережно сохранить каждый осколок их воспоминаний о войне и передать следующим поколениям на вечную память.
Цикл публикаций «70 лет Победе» мы открываем воспоминаниями ребенка Сталинграда, видевшего войну, концлагерь, голод и холод военного лихолетья, – Бориса Петровича Пилина, которые он сам прислал в редакцию.
– Мне казалось, что война и эпизоды тех дней никогда не сотрутся из моей памяти, – написал Борис Петрович. – Я не верил, что могу забыть лицо того фашиста, который почти в упор стрелял в мою мать, а мы, три брата, с плачем повисли на ней. Но обнаружил, что из памяти уже многое стерлось. Жаль, если никто больше не узнает, что пришлось пережить мне и моим близким в эти страшные военные и послевоенные годы.
Воспоминания Бориса Петровича отрывистые и короткие, как фрагменты, он объединил, назвав их «Осколки памяти войны».
* * *
Я родился в предвоенном 1938 г. на Нижнем поселке Тракторозаводского района Сталинграда. Отец работал на Сталинградском тракторном заводе, а мать была домохозяйкой. Детей в семье было трое сорванцов. Мне, когда война подошла к Сталинграду в августе 1942 г., было 4 года и три месяца, среднему брату Жене исполнилось шесть с половиной лет, ну а старшему брату Вале в августе 1942 года исполнилось 11 лет.
* * *
Когда началась Сталинградская битва, отца мы практически не видели. Он прибегал изредка на короткое время домой, спрашивал, как мы, и снова уходил на работу. После войны, став постарше, я понял, что отец был мастером высшей квалификации контрольно-мерительного инструмента, работал по выпуску и ремонту танков. Уже тогда, когда часть цехов тракторного завода была захвачена немцами, он в это время занимался эвакуацией в Сибирь оборудования завода и своего цеха КМИ (контрольно-мерительных инструментов). Вот почему мы неделями не видели его, хотя жили в десяти минутах ходьбы от завода. Переправить нас через Волгу на левый берег отец не смог, но сам он с заводом эвакуировался в Сибирь, в Барнаул.
Помню, что мама плакала и страшно ругала старшего брата Валю за то, что он убежал тайком из дома и помогал нашим артиллеристам то ли ящики со снарядами таскать, то ли снаряды подавать, когда они вели бой с немцами в районе Спартановки.
Мама решила с Тракторного идти с нами к своей маме, которая жила в центре Сталинграда в частном доме.
С Нижнего поселка к бабушке мы шли пешком. Мама катила какую-то коляску, чем-то нагруженную, я держался за мамину юбку, во второй руке нес пустой чайник – это был мой груз. Что несли братья, я не помню. Помню, что с обеих сторон дороги горели дома, было страшно, и я боялся оторваться от матери. Видел, как на одном доме впереди нас горела крыша, она стала скручиваться в рулон и огненным валом с грохотом упала вниз, почти перед нами.
* * *
У бабушки собрались и мамины сестры – тетя Ася с дочкой Ниной, которая была старше меня на 2 года, и тетя Тома. Тете Томе исполнилось 18 лет. Как только начинался артобстрел или бомбежка, мы садились в кучку тесно друг к другу и молились, прося Бога: если нас убьют, то всех вместе и сразу. Я в то время наизусть знал молитву «Отче наш...».
* * *
Когда появились немцы, не помню, но они выгнали нас из дома, сами жили в нем, а мы вырыли крохотную землянку во дворе дома. Тетю Тому немцы скоро угнали в Германию. Помню, что рядом с землянкой стояла пушка с большим задранным вверх стволом и был рядом часовой. После войны, учась в школе, в какой-то книжке о войне я прочитал, что один мальчик насыпал в дуло пушки песок и она при выстреле разорвалась. И я страшно сожалел, что не знал этого раньше, тогда, во время войны, хотя и не уверен, что мог бы достать до дула.
